Передо мной старая записная книжка. Буквы алфавита стерлись от времени, и ничего примечательного вроде бы в этой книжке нет. Немало я перевидал таких записных книжек за свою жизнь. Но в этой значатся не люди — корабли. «Кнехт», «Кери», «Урал», «Ока»... В любой момент можно найти здесь все данные о корабле и установить, что связано с ним.
Правда, кораблей тех уже нет. Но старая книжка флагманского минера Павла Яковлевича Вольского сохранилась и о многом может рассказать. И когда я называю какой-нибудь корабль, в глазах его появляется то радость, то печаль.
— «Эверига»! — говорит он. — Как же, помню. Строптивая «Эверига»! Не хотела умирать. Едва не пришлось нам с нею вместе идти на дно. Хотя судьба мне улыбалась. Не однажды могло бы... да пронесло. Видно, для чего-то я был ей нужен, судьбе.
Вообще-то мечтательность несвойственна флагманскому минеру. Прибавим, бывшему. Бывшему флагманскому минеру, а ныне ученому, кандидату технических наук. Жизнь его тесно связана с Эстонией, Таллином и другими местами Балтики, где прошла война.
Небольшого роста (сам о себе он говорит: «В силу некоторых природных данных я занимал место на левом фланге, на шкентеле»), крепкий, с черными блестящими глазами, человек этот, избравший специальность взрывателя, в годы войны, сам, казалось, был начинен взрывчаткой.
— После войны, — говорит Павел Яковлевич, — только нам, минерам, оставили сто граммов «наркомовских» — из рациона военных лет. Оставили потому, что для нас война еще продолжалась. А когда отменили эти «наркомовские», — улыбаясь замечает он, — вот тогда мы вздохнули спокойно и сказали себе: «Все! Отстрелялись!..»
В Таллине в начале июля 1941 года Вольский получил одно из самых ответственных заданий Военного совета флота: лишить врага возможности использовать Пярнуский порт для снабжения немецкой группировки, наступающей по сухопутью, и не допустить высадки десанта на этом удобном для врага побережьи, откуда через два часа противник мог оказаться в Таллине.
Начальник штаба флота контр-адмирал Ю. А. Пантелеев сказал начальнику штаба Отряда Легких капитану 2-го ранга Птохову и минеру Вольскому: «Пярнуский порт должен быть закрыт для противника. Вот вам моя машина, отправляйтесь туда и действуйте!»
Вольский подумал о жене. Она была рядом, рукой подать. Сейчас должна отъезжать с четырехлетним сынишкой Женей из Купеческой гавани — там формируется поезд с семьями военнослужащих. Он взглянул на часы. Времени в обрез. Он сел в машину и через пять минут был дома. Жена встретила на пороге:
— Ты уже готова?
— Мы задержались, я передавала дела новому завучу школы, — сказала она.
Схватив в охапку сына, Вольский с женой помчался в направлении Купеческой гавани и увидел хвост уходящего поезда, который здесь принимал эвакуируемых. «Гони в Копли!» — сказал он шоферу. Там поезд действительно сделал остановку: Вольский выскочил из машины и услышал знакомый голос: «Товарищ старший лейтенант! Давайте сюда!» Из окна высунулся, размахивая руками, соплаватель Вольского старшина Г. Р. Попенкер. Вольский едва успел посадить в вагон жену и сына, как паровоз свистнул, заскрежетали буфера, и поезд рванулся вперед, набирая скорость. Он в последний раз видел своих близких перед четырехлетней разлукой.
Он еще не знал, что железнодорожные пути будут разворочены бомбами, и этот поезд окажется последним, ушедшим из Таллина, но и не зная этого, он с облегчением смотрел вслед уходящему поезду. Теперь он целиком принадлежал боевой работе. И, возвращаясь на машине в Таллин, он ни о чем больше не думал, как только о порученном деле.
Дело предстояло сложное. При обсуждении в штабе флота было решено затопить в морском канале у входа в Пярнуский порт несколько судов и тем закупорить порт. Старшим данной операции назначили капитана 2-го ранга Птохова, а непосредственный исполнитель он, Вольский. Кроме того, предстояло поставить минное заграждение в Пярнуском заливе. Для этой работы было выбрано гидрографическое судно «Норд», у которого на палубе протянулись рельсовые пути. Это было сугубо мирное судно, команда его — штатская. Но кто в эту пору мог считать себя штатским! Все чувствовали себя солдатами. И эти с «Норда» уже хлебнули войны: ходили на минные постановки к финскому побережью — и ничего, остались целы. «Норд» стоял на рейде базы Рохикуля. Туда и прибыли Вольский с Птоховым. Убедились, что корабль выбран правильно, и, отдав командиру корабля Котенко необходимые распоряжения, отбыли обратно, в порт. Через некоторое время в порт вошел и «Норд», приняв мины. На борт корабля поднялся Вольский с матросами из запальной команды. Птохов же отбыл в Пярну.
Охраны «Норду» никто дать не мог. Командир базы Трайнин не мог выделить ни одного катера, чтобы сопровождать «Норд» на переходе.
Вольский расстался с Птоховым на берегу в полдень. И весь этот день до захода солнца Вольский занимался подготовкой минного боезапаса и погрузкой мин на корабль. А в 22 часа гидрографический корабль с минами на борту вышел курсом на юг через пролив Муховейн. Накануне в этом самом проливе подорвалось на минах однотипное гидрографическое судно «Вест». Хотелось верить, что «Норд» будет счастливым.
На рассвете, пройдя залив, «Норд» испытал судьбу, и действительно, ему повезло. Целый и невредимый, он прибыл в Пярну. Теперь предстояло закупорить порт Пярну. Но прежде нужно добыть подрывные средства. С этой целью Вольский поспешил на ближайший наш аэродром, который готовился к эвакуации. Летчики не жались, отдали весь оставшийся подрывной боезапас, который Вольский на машине быстро доставил в Пярну.
На причале Пярнуского порта уполномоченный ЦК Компартии Эстонии Арнольд Рауд, Птохов и Вольский решали, как лучше сделать порученное дело. На воде покачивались самоходные суда кихнуских рыбаков. Их предстояло загрузить камнями и затопить в канале, на подходе к порту. Камень в большом количестве был завезен сюда с острова Кихну этими же судами для строительных работ. Но помимо этих мелких суденышек нужен был еще крупный транспорт, который бы лег на дно у входа в канал, со стороны залива, и заткнул его пробкой. Выбор пал на пришедший сюда накануне из Риги латышский транспорт «Эверига», водоизмещением восемь тысяч тонн.
Для выполнения этого плана были использованы малые глубинные бомбы, взятые с торпедных катеров. Как раз накануне и очень кстати сюда пришли наши знаменитые катерники С. А. Осипов и А. И. Афанасьев. У них на катерах в желобах вместо торпед было полтора десятка малых глубинных бомб. Вот они-то и пошли в дело...
Начали с закупорки канала непосредственно у входа в порт. На этих самоходках многие годы плавали рыбаки, и у каждой из них было свое эстонское имя. Эти суденышки знали сети и рыбу, перевозили камень, но никогда, как говорится, не нюхали взрывчатки. Вольский в ходе этой сложной и опасной операции сам выполнял все работы по закладке бомб и подрыву заряда. Оно понятно: никто, как он, не знал, с какой скоростью горит огнепроводный шнур и какой будет взрыв, сколько и как надо заложить боезапаса, чтобы взрыв был достаточной силы. Он знал, каким количеством глубинных бомб он располагает, и смело действовал. Катер его медленно шел вдоль строя этих суденышек, дважды обходил их по очереди, задерживаясь возле каждого: один раз для закладки глубинных бомб, второй раз, чтобы поджечь фитиль. Ни один человек из его наспех сколоченной команды не говорит по-русски. Вольского предупредили, что катер не имеет заднего хода. Немаловажная подробность, когда речь идет о том, чтобы взорвать целую флотилию барок. «Ну, а передний-то ход у него, нормальный?» — пошутил Вольский. Никто шутки не понял. С командой катера пришлось общаться на особом языке — языке жестов. Тут уж перевода не требовалось.
Итак, катер идет от барки к барке, и на борт каждой из них поднимается Вольский и, не торопясь, закладывает в кормовую часть заряд. Совершив полный объезд, он возвращается на обратном курсе вдоль всего строя и поджигает фитиль внутри каждого заряда.
Глухо ухнуло, взлетел столб воды, и первая, самая отдаленная барка, стала погружаться, набирая воду. За ней другая, третья...
А на входе в морской канал со стороны залива уже стоял транспорт «Эверига», упорно не желавший идти на дно.
Вольский, подходя к нему на катере, думал лишь о том, как лучше расположить вдоль днища корпуса глубинные бомбы. Он рассчитал, что трех будет достаточно. Одну заложили в носовой, другую — в кормовой трюм, а третью — в машинное отделение. Вольский сам принимал бомбы в трюмах и отделении, а матрос спускал их на пеньковом конце.
Уложив все три заряда, минер поочередно поджег фитили. Работал в нужном темпе, памятуя о том, что горение продолжается всего пять-шесть минут. За эти минуты надо успеть спуститься к следующему заряду, поджечь запал, потом перебежать к третьему запалу, подняться на палубу, спуститься в катер и отойти от судна на достаточное расстояние. До того, как поджечь первый фитиль, он удалил с корабля всех и остался один. Свою работу он выполнил четко, нигде не задержавшись ни на секунду.
Катер успел отойти от «Эвериги», когда грянул первый взрыв. Второй не заставил себя ждать. Когда опал столб воды, стало видно, что судно слегка накренилось на борт, но тонуть не собирается и третьего взрыва, как видно, не произойдет. «Огонь не добежал до взрывателя, в шнуре образовался излом», — мгновенно сообразил Вольский и скомандовал: «Вперед! К трапу!» Катер рванулся к «Эвериге».
Быстро поднялся он на борт и опустился в носовой трюм, где лежала невзорвавшаяся бомба. Все было так, как он и, предполагал. Он заменил запал и поджег фитиль шнура. Спустился в катер и едва успел уйти, как грянул третий взрыв. На катере напряженно смотрели, как упрямо держалась на воде строптивая «Эверига». Трех взрывов было ей мало. А вместе с тем уже просто не оставалось времени, когда она наберет воду и окончательно погрузится. Тогда Вольский решил доставить со стоявшего на рейде «Норда» одну из оставшихся там мин образца 1912 года. Маленький катерок помчался к «Норду» за миной.
Когда вернулись, «Эверига» держалась еще на плаву. Солнце стояло в зените, и в солнечном мареве, как мираж, сверкал силуэт транспорта. Он как будто приближался к Вольскому, подталкиваемый в спину свежим ветром. На борту катера матросы возились с миной. Ее спустили на воду, застропили и притопили на две трети у самого борта «Эвериги». Вольский, повиснув над водой, сам привязал к ее горловине малую глубинную бомбу. К бомбе он приспособил подрывной патрон и вставил в него запал с бикфордовым шнуром без фитиля. Поджег шнур, и катер рванул в сторону. Вольский считал медленно текущее время. Взрыва не последовало — отказ. Он махнул рукой, и катер вновь помчался к «Эвериге». А что, если сейчас рванет? Вольский вынул из подрывного патрона старый запал и поставил новый. Это был последний запал. Чиркнула спичка, и шипя загорелся конец огнепроводного шнура. Катер быстро отошел от «Эвериги».
Наконец грянул взрыв, фонтан поднялся в воздух, и в зияющие пробоины судна хлынула вода. Вольский смотрел, как транспорт стремительно уходит под воду. Он посмотрел на часы. Было три сорок пополудни.
Латышская команда «Эвериги», во главе с капитаном, находилась на берегу. Она слышала взрыв и поняла, что с «Эверигой» все кончено. А в это время в Пярну уже доносилась артиллерийская канонада противника, подходившего к городу. На другой день, 8 июля 1941 года, немецкие войска вошли в город. Но порт, который им позарез был нужен для наращивания сил и дальнейшего движения на Таллин, уже оказался закупоренным.
А я помню то, что произошло на наших глазах, когда мы уходили из Таллина. 27 августа 1941 года корабли уже вышли на рейд и занимали свои места — по диспозиции у острова Аэгна. В это самое время флагманский минер ОВРА главной базы Вольский и его команда оставались на берегу. И на этот раз он выполнял боевое задание. В последние часы перед нашим уходом из Таллина он руководил постановкой мин на Таллинском рейде и затоплением специальных судов, преградивших путь в Купеческую и Минную гавани. Среди них была и плавбаза «Амур» — исторический корабль русского флота. Вольский и его помощники на этот раз открыли кингстоны, в корабль хлынула вода, он пошел на дно. А команда Вольского на самом последнем катере вышла из Минной гавани курсом к остальным нашим кораблям, готовившимся к небывалому прорыву в свою родную базу — Кронштадт.
И так всю войну у него была трудная, опасная работа. Как отмечает в своих работах П. Я. Вольский, «в первый период войны общая протяженность фарватеров в операционной зоне Балтийского флота постепенно сократилась до нескольких десятков миль, а в период наших наступательных действий увеличилась до нескольких сот миль». В 1944 году тральщики, корабли москитного флота, авиация, силы береговой обороны перебазировались в Лужскую губу и Нарвский залив, начиная с февраля, когда была образована передовая база, там оказался и Павел Яковлевич Вольский. Он отлично помнит, как зимой, получив новое назначение, он вышел к Путиловскому (так он называет Кировский завод) с чемоданчиком в руке и назначением флагманским минером на Лужскую военно-морскую базу Балтфлота. Он был в шинели, а метель колотила в спину и подгоняла. Как добраться в Ручьи, на передовую базу, ему не сказали. Надо было понимать: своим ходом. Вот он и добирался в гуще двигающихся на запад войск на попутках, голосуя, пересаживаясь и иногда пережидая. Вокруг шли, ехали, передвигались воины в защитных шинелях, и он почти один был в черной шинели. Очередная армейская попутка ссадила его в Копорье, здесь же он и переночевал.
В Ручьях все было сожжено. Торчали остовы домов и трубы. На пепелище копались люди. Единственное сохранившееся здание занял штаб. Возле него раскинули палатки, где жили офицеры штаба Лужской военно-морской базы. Там дали койку и Вольскому. Важнее этой палатки и койки для него был броневик, который был ему лично придан. Первая задача, поставленная перед ним: разминирование дорог. Земля была начинена взрывчаткой. Были заминированы и пирсы в гавани. Провода вели к самым пирсам. Фашисты, отступая, хотели взорвать их, но не успели. Разминированием занимались отряды инженерной службы флота. Один такой отряд состоял из девушек. В этом отряде был мужчина-командир, майор Арзаманов, и специально обученный пес. Этот пес находил взрывчатку (по запаху) и никогда не ошибался. Он кружил вокруг минных колодцев, расположенных на глубине. И тогда личный состав по указке своей умной собаки вел раскопки и извлекал изрядное количество авиабомб.
В процессе разминирования встал вопрос: что делать с бомбами — со всем этим хозяйством? На заседании в штабе было принято решение взорвать бомбы со льда в Лужском заливе. Павел Яковлевич Вольский, называет эту операцию «страшнейшей».
Как всякая операция, она первоначально разрабатывалась в штабе на карте. Не как бог на душу положит, а с точными математическими расчетами, что предстоит свершить и какими силами.
Стояла суровая зима. Толщенный лед. С помощью собранных из окрестных деревень лошадок бомбы были доставлены к подготовленным лункам, чернеющим во льду. Час за часом медленно бредут лошади от лунок к берегу и обратно. На каждую лунку кладется очищенная деревянная жердь, а к ней привязана бомба. Бомба медленно и осторожно опускается в лунку: она висит на жерди, лежащей поперек лунки. Когда все готово, бомбы соединяются электрической цепью, и цепь выводится на берег. Вот так с берега и взрывали все это адское сооружение.
Взрыв, потрясший окрестности, был такой силы, что даже видавшие виды люди приняли его за землетрясение.
Способ этот применялся не раз, например, при бомбометаниях со льда на фарватерах, ведущих в Ручьи и Усть-Лугу для уничтожения донных мин. Весной, когда снег на заливе начал таять и превращаться в мокрое месиво, лошади опять брели в этом месиве, едва переставляя ноги, а люди шли рядом, облепленные компрессом из мокрого крошева. Снять бомбу с саней и на руках дотащить ее до лунки было невероятно трудно. Одежда намокала так быстро, что, выбравшись на берег, впору было выжимать ее. А надо было, нагрузив глубинную бомбу на сани, снова отправляться в путь к лункам, все дальше и дальше в белую пустыню.
...Осенью сорок четвертого года вместе с армейскими частями штаб Лужской военно-морской базы вошел в Таллинский морской оборонительный район (ТМОР). И Вольский вернулся в Таллин, теперь уже флагманом ТМОРа.
Город был пуст. Людей, одетых в гражданское, почти не было видно. В квартире, откуда он ушел когда-то, теперь жили военные. Он зашел к соседям. Испуганные эстонские старики отвечали односложно: да, нет. Он увидел на полу коврик, на котором когда-то играл его сын. «Это нам оставили, — сказала старушка, она назвала фамилию соседей Вольского, — они бежали в Швецию, многое забрали, а это не смогли. Если это ваше, возьмите».
Он не взял. Коврик был ему не нужен. Война показала ему ничтожную цену вещей.
И открылась новая страница в жизни флагманского минера. Вольский на первых порах руководил разминированием Таллинских гаваней, уничтожением мин на рейде.
К тому времени наш флагминер был во всеоружии боевого опыта. Он знал, что противник создал крупное минное и сетевое (противолодочное) заграждение, перегородив Финский залив. Тысячи мин и минных защитников разных типов были установлены немцами с тем, чтобы сковать наше судоходство и не допустить высадку десантов. Плотные минные поля были поставлены на большую глубину. И на какие только хитрости не пускался противник! Мины применялись самые различные, уже нам известные и впервые пущенные в ход немцами, — с противотральными цепными приспособлениями, с резаками, хитроумными ловушками вроде плавающего на воде на первый взгляд безобидного пенькового троса, а если он намотался на винт, над морем поднимается гигантский взрыв, осколки летят веером... В свою очередь совершенствовалась и наша противоминная оборона. Как говорится, голь на выдумки хитра. Так, в частности, минеры придумали траление малыми катерами «ЗИС» со специальным устройством, применялись и другие новшества. Кстати, в эту пору разрабатывалась тактика действия наших кораблей во время ночного траления. Флагманский минер идет в один из первых ночных походов с 4 на 5 июня 1944 года на головном корабле. В ту ночь развернулся бой с четырьмя сторожевыми кораблями противника. Этот бой и другие случаи противодействия противника дали многое для разработки методики борьбы с минной опасностью в условиях, когда противник оказывает противодействие тралению. В минных полях прокладывались фарватеры, по которым сразу же пошли корабли на запад для поддержки частей Красной Армии, освобождавшей Прибалтику. А затем, когда бои перекинулись в Восточную Пруссию, еще больше нужна была поддержка моряков. И уже много позже после успешного штурма Кенигсберга, как пишет сам флагманский минер, «противника не было, а мины остались». И борьба с ними не утихала ни на один день...
Известные балтийские минеры Москаленко, Мудрак, Ровенский, Саранюк, Степанов свидетельствуют, что огромный опыт П. Я. Вольского «помог ему успешно руководить минной службой, передавать свои знания минерам, принимать активное участие в боевых действиях тральщиков».
Конечно, за эти сорок лет многое изменилось. Постарел наш брат ветеран, появились седые прядки и у Павла Яковлевича, но он так же энергичен. Широк круг его интересов. Сын его Женя, которого когда-то он отправлял в эвакуацию, стал доктором физико-математических наук, младший, Владимир, родившийся уже после войны, архитектор, художник по интерьеру.
Сегодня жизнь старшего научного сотрудника института, ветерана партии Вольского заполнена служебными и общественными делами. И все-таки святая святых для него прошлое, то, что пережито в Отечественную войну на Балтике. Этой теме посвящены его научные статьи, публикующиеся в академических изданиях.
После войны он стал душой творческого коллектива ученых, историков и моряков — авторов трехтомной «Истории Великой Отечественной войны на Балтике», выпущенной издательством «Наука» и вобравшей в себя все самое значительное из боевого опыта флота. К 40-летию Победы выйдет заключительная четвертая книга. Через все труды П. Я. Вольского проходит одна мысль: в отличие от бомб, торпед, артиллерийских снарядов мины — «оружие длительного и непрерывного действия».
| Предыдущая страница | Содержание | Следующая страница |
