Содержание   •   Сайт "Ленинград Блокада Подвиг"


Мерецков К. А. На службе народу. Накануне


Накануне

Погранполки на страже. — Нужно освоить опыт. — Учения в 40-м году. — Ответственность начальника Генштаба. — Декабрьское совещание. — Январские собеседования. — Внимание, танки! — Тревожная весна. — Что я об этом думаю.

Закончилась финская кампания, но не окончились наши заботы. Граница в нескольких местах изменилась. Следовало подумать прежде всего об укреплении новых рубежей. И как только после подписания мирного договора я и начальник штаба генерал-лейтенант Н. Е. Чибисов возвратились в Ленинградский военный округ, мы тотчас занялись этой проблемой. Соответствующие меры приняло руководство погранвойск и командующие флотами.

Вместе с Северным военно-морским флотом мы приступили к освоению в интересующем нас плане части полуостровов Рыбачьего и Среднего западнее Мурманска; вместе с Балтийским военно-морским флотом — к освоению полуострова Ханко в Финском заливе у архипелага Або; вместе с пограничниками — к организации охраны сдвинувшихся на запад границ в Карелии, на Кольском полуострове и Карельском перешейке. Самоотверженно трудились наши воины, чтобы в кратчайший срок перебазироваться на новые места и наладить охрану совершенно незнакомой территории. Приходилось преодолевать дополнительные трудности. На старых местах советское население активно помогало нашим частям в решении тех или иных вопросов. Здесь же опереться было не на кого: отступая, вчерашний противник эвакуировал мирных жителей, а переселенцы из других районов нашей страны появились не сразу.

Немалую роль сыграли при этом пограничные полки окружных погранвойск под командованием генерал-майора В. Н. Долматова. Они были созданы в январе 1940 года и участвовали в отражении агрессии. Так, в одной лишь Карелии эти полки до середины марта ликвидировали около 70 отрядов противника, пересекших нашу границу. Затем погранполки активно включились в охрану новых государственных рубежей. В лесах зазвенели автоматические пилы и застучали топоры. Появились просеки. Вдоль нейтральной зоны выросли пограничные столбы, протянулись проволочные заграждения, а перед ними четко обозначилась контрольно-следовая полоса. Последняя потребовала чрезвычайных забот. Приходилось искусственно создавать широкую насыпную дорожку в местности, изрезанной ручьями, подмываемой болотами, испещренной озерами, усыпанной валунами, изборожденной рытвинами и покрытой лесами и холмами. Да и бытовое устройство воинов наладилось, конечно, не сразу. Но главное было сделано вовремя. Той же весной немецкие войска оккупировали Данию и Норвегию, а гитлеровские офицеры зачастили в финский генштаб.

Советское правительство поставило перед Ленинградским военным округом задачу передать боевой опыт, приобретенный в ходе военных действий, другим округам. Я посоветовался с начальником штаба Н. Е. Чибисовым и моим заместителем генерал-лейтенантом М. П. Кирпоносом, и мы решили прежде всего поделиться тем, что имели, но чего еще не было в том же объеме у других: новыми танками, автоматами, минометами, миноискателями. В частности, миноискателями мы полностью снабдили Белорусский и Киевский военные округа. Затем у нас проводились показательные учения, командирские сборы, читались лекции, издавалась учебная литература. Этим боевым опытом через полтора года воспользовались войска, отражавшие на севере в начале Великой Отечественной войны немецко-финские удары. Пригодился он и для других будущих фронтов. Что касается меня, то я особенно часто вспоминал и использовал уроки сражений на Карельском перешейке, когда командовал позднее в сходных боевых условиях 7-й Отдельной армией, Волховским и Карельским фронтами.

Летом 1940 года я был назначен заместителем Народного комиссара обороны. Наркомом стал Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, начальником Главного артиллерийского управления — генерал-полковник Н. Н. Воронов. Соответствующие назначения с повышением получили и многие другие участники финской кампании. Так, М. П. Кирпонос несколько позднее был назначен командующим Киевским военным округом.

Международная обстановка все более ухудшалась. Фашистская Германия расширяла агрессию. Северная Франция была оккупирована гитлеровцами, а французская армия, деморализованная и подавленная, беспорядочной массой откатывалась на запад и юг. Бельгия и Голландия лежали под ногами захватчиков. Мы пока стояли вне мировой войны. Но надолго ли? Сколько времени продлится передышка, полученная в результате пакта о ненападении, заключенного с Германией в 1939 году? Предполагать можно было по-разному, а точно никто не знал.

Я отвечал за Управление боевой подготовки и Управление высших военно-учебных заведений. Едва успел после назначения ознакомиться с делами, заслушать доклады подчиненных начальников, изучить документы, как нарком отдал распоряжение о проведении в округах дивизионных тактических учений с боевой стрельбой. Первое из них проводилось в Московском военном округе, в одном из его лагерей. Присутствовали Нарком обороны С. К. Тимошенко, начальник Генштаба Б. М. Шапошников, начальник артиллерии Г. И. Кулик (в то время пост начальника Главного артиллерийского управления существовал отдельно), командующий Московским военным округом С. М. Буденный и я. На учение была выведена стрелковая дивизия. Проводилось оно по теме «Наступление стрелковой дивизии на обороняющегося противника». Соединение было обеспечено минимальным количеством артиллерийских снарядов и мин. Комдив принял решение часть их использовать для короткого артиллерийского налета, а часть — для создания огневого вала, сопровождавшего наступление. Мы наблюдали, как на практике проявляют себя положения артиллерийского устава и каковы способности командиров различных степеней по организации боя и управлению подразделениями, частями и соединением, а также боевую слаженность войск. Учение прошло поучительно. Многие командиры соединения показали себя хорошо подготовленными в военном отношении, способными управлять подразделениями и частями.

Нарком провел совещание командиров, на котором сделал обстоятельный разбор учения. После ряда выступлений совещание пришло к общему заключению, что учение оказалось очень полезным и что такие учения необходимо провести во всех округах. Было решено сначала провести их с войсками, недавно приобретшими военный опыт на Халхин-Голе и Карельском перешейке. С этой целью несколько сотрудников наркомата поехали в Забайкалье, а Тимошенко и я отправились в Ленинград.

Как и в лагере, в ходе учений артиллерия и танки вели стрельбу боевыми снарядами, а пехота наступала, ведя огонь из стрелкового оружия. Обстрелянные в финской кампании части Ленинградского военного округа действовали сноровисто и умело, но выявились некоторые недостатки в огневой подготовке. Теперь мы еще более убедились в том, что тактические учения с боевой стрельбой в условиях, приближенных к боевым, следует провести во всех соединениях Красной Армии. Буржуазные армии приобретали опыт на полях уже шедшей второй мировой войны. Наша армия обязана была приобретать боевой опыт в рамках повседневной учебы, а лучшей ее формой правильно считались тогда дивизионные учения с боевой стрельбой.

Красная Армия активно осваивала опыт войны, совершенствовала боевую выучку и готовилась к защите наших границ.

Летом 1940 года в результате мощного революционного подъема народных масс, руководимых коммунистами, буржуазные правительства в Эстонии, Литве и Латвии были свергнуты, и наличие на территории этих стран частей Красной Армии не позволило реакции с помощью империалистов извне реставрировать капитализм.

Изучая в то время некоторые малознакомые районы новых союзных республик и продолжая укреплять новые границы, а также границы, которые лишь годом ранее стали советскими (в Западной Украине и Западной Белоруссии), мы полагали, что учения с войсками — один из самых существенных элементов нашей оборонной работы.

Следующим полем таких учений стал Белорусский Особый военный округ, которым командовал тогда генерал-полковник Д. Г. Павлов. Здесь тоже было проведено дивизионное учение с боевой стрельбой, после которого мы проверяли, как охраняется с воздуха новая граница, шедшая сначала вдоль Восточной Пруссии, а затем по демаркационной линии, за которой высились на польской земле германские пограничные столбы. Особое внимание привлекло гродненское направление. Неподалеку отсюда в 1914 году две русские армии, застрявшие в Августовских лесах и Мазурских болотах, понесли большие потери в боях с кайзеровским рейхсвером. А теперь мы граничили с гораздо более опасным соседом. Шли на запад наши составы. Им навстречу громыхали немецкие поезда: через Домброву на Гродно, через Белосток на Волковыск, через Бялу-Подляску на Брест, через Холм на Ковель. Сменяли друг друга паровозные бригады. Вежливо встречали и провожали пассажиров проводники из двух государств. Но и простым глазом было видно, как кружат, рассекая польское небо, немецкие самолеты.

В Белоруссии мы провели штабное учение в двух механизированных корпусах. При обсуждении итогов учения пришли к мнению, что это направление исключительно опасное, что отсюда танковые корпуса перебрасывать нельзя ни в коем случае. Так и решили на будущее.

Вскоре проводились учения в Киевском Особом военном округе. Итоги учебы по всем четырем округам мы подводили уже в Москве, а в конце лета Нарком обороны с заместителями докладывал Председателю Совета Народных Комиссаров о поездках по округам. Подготовка стрелковых соединений была признана удовлетворительной, подготовка артиллерии и ее умение взаимодействовать с пехотой — хорошей, подготовка авиации — тоже удовлетворительной. Не сложилось единого впечатления о танковых войсках. Я старался внимательно следить за новой ролью танковых войск, вытекавшей из нашего опыта и опыта операций германской армии в Западной Европе, и считал, что у нас танковых соединений и корпусов еще мало и подготовка их недостаточная. Нарком придерживался более оптимистического мнения. Расхождение во взглядах между нами по данному вопросу позднее углубилось.

После заседания, как и раньше в таких случаях, ужинали на квартире И. В. Сталина. Там вновь обсуждали военные вопросы. Вдруг Сталин сказал:

— Нам нужен сейчас более молодой начальник Генерального штаба с неплохим здоровьем. Товарищ Шапошников стал частенько прихварывать. Кроме того, возникла необходимость использовать его на другой работе. Идет большое строительство укрепленных районов. Мы могли бы сделать Бориса Михайловича заместителем наркома по их сооружению. Как вы думаете, товарищи, кого можно назначить на пост начальника Генерального штаба? Жду ваших рекомендаций.

Неожиданно для меня присутствующие стали называть мою фамилию, мотивируя это тем, что я имею специальную подготовку, участвовал в боях, был командующим округами и уже работал в Генеральном штабе. И. В. Сталин спросил мое мнение. Я стал категорически отказываться, ссылаясь на то, что работа эта сверхтяжелая, а опыта у меня для такой работы еще недостаточно.

— Вот что, — сказал Сталин, — мы с вами условимся так: вы приступайте сейчас, немедленно к работе, а как только подберем другую кандидатуру, заменим вас. Обижать вас не станем, вы получите соответствующее назначение. На этом и кончим сегодня.

На следующий день я приступил к исполнению новых обязанностей.

...Поздней осенью 1940 года была намечена военная игра в Белорусском округе. К тому времени к германо-итало-японскому тройственному пакту успели присоединиться Венгрия, Румыния и Словакия. В разгаре была воздушная война над Англией. Ежедневно газеты сообщали о налетах немецкой авиации на английские города; вероятно, многие задумывались над вопросом: а что будет, если Германия нападет на Советский Союз. Большинство полагало так: если завтра война, то она принесет все беды только противнику. Мы будем воевать на его территории и малой кровью разгромим врага могучим ударом. Правда, это мнение, владевшее умами широких масс советских граждан и усиленно пропагандировавшееся, не казалось столь безусловным всему руководству РККА. Успехи германской армии в Западной Европе поневоле заставляли настораживаться.

Итак, мы готовились к военной игре в БВО. Не однажды Наркомат обороны назначал для нее срок. Но стоило нам собраться, как игра переносилась. Правительство опасалось, что проведение ее в приграничном округе насторожит немцев, и стремилось избегать осложнений с Германией, оттягивать постепенно назревавшее столкновение с нею. Наконец Сталин дал санкцию, однако посоветовал послать руководителем учения начальника оперативного отдела Генштаба, моего первого заместителя генерал-лейтенанта Н. Ф. Ватутина.

— Если учением будут руководить Тимошенко или Мерецков, — сказал он, — немцы примут все меры к тому, чтобы выяснить его характер. Да и вообще нам невыгодно, чтобы в Германии знали, чем занимаются сейчас Нарком обороны и начальник Генштаба. Пускай едет Ватутин, якобы с инспекционными целями.

Игра прошла удачно, ее итоги правительство оценило положительно. Вскоре Наркомат обороны и Генштаб решили провести общие сборы высшего командного состава РККА. На 23 декабря были приглашены в Москву командующие объединениями, члены военных советов и начальники штабов округов, а также некоторые командиры соединений. Заседание проходило в Центральном Доме Красной Армии. На повестке дня совещания стояло шесть докладов. Я выступал с докладом «Итоги и задачи боевой подготовки сухопутных войск, ВВС и оперативной подготовки высшего комсостава»; командующий войсками Киевского Особого военного округа генерал армии Г. К. Жуков — «Характер современной наступательной операции»; начальник Главного управления Военно-Воздушных Сил Красной Армии генерал-лейтенант авиации П. В. Рычагов — «ВВС в наступательной операции и в борьбе за господство в воздухе»; командующий войсками Московского военного округа генерал армии И. В. Тюленев — «Характер современной оборонительной операции»; командующий войсками Западного Особого военного округа генерал-полковник танковых войск Д. Г. Павлов — «Использование механизированных соединений в современной наступательной операции и ввод механизированного корпуса в прорыв»; командующий войсками Харьковского военного округа генерал-лейтенант А. К. Смирнов — «Бой стрелковой дивизии в наступлении и в обороне».

Таким образом, совещание обсуждало самые важные вопросы подготовки наших Вооруженных Сил. Оно длилось до 29 декабря, в прениях по докладам выступили 60 человек. В их числе: Нарком обороны, два замнаркома, генеральные инспекторы артиллерии, автобронетанковых войск и кавалерии, два заместителя начальника Генштаба, начальники главных управлений противовоздушной обороны и автобронетанковых войск, начальник Управления боевой подготовки, начальник штаба ВВС, заместители генеральных инспекторов ВВС, артиллерии и пехоты, одиннадцать командующих войсками округов, начальник Военной академии имени М. В. Фрунзе, заместитель командующего войсками округа, семь начальников штабов округов, три члена военных советов округов, пять командующих ВВС округов, три начальника артиллерии округов, два командующих армиями, пять командиров механизированных корпусов, четыре командира стрелковых дивизий, командир танковой дивизии. Некоторые товарищи выступали дважды.

В докладах и выступлениях, на мой взгляд, в основном правильно решались практические вопросы подготовки войск к войне и теоретические вопросы по ведению наступательной и оборонительной операции и боя, а также вопросы боевого применения авиации и бронетанковых войск.

Более подробно мне хочется рассказать о своем докладе. Четыре месяца работы начальником Генштаба — срок небольшой, тем не менее я узнал достаточно много, чтобы высказать мнение о различных сторонах боеготовности и боеспособности армии. Ряд упущений в подготовке армии меня очень беспокоил, а международная обстановка была такой, что упущения надо было немедленно исправлять. Поэтому основное внимание я обратил на недостатки, которые сам обнаружил (на учениях, смотрах войск, в штабах) или о которых получил проверенные сведения, и на пути их устранения.

Прежде всего, я отметил, что в нашей армии устарели уставы. Они уже не отвечали требованиям современной войны. Так, боевые порядки в наступлении предлагались такие, при которых, как правило, только третья часть войск входила в ударную группу, а две трети попадали в сковывающую. Подобные недостатки были характерны и для боевых порядков при организации обороны, когда на основные направления выделялось недостаточное количество сил и средств за счет вторых эшелонов и маневра с неатакованных участков. Слабо обстояло дело с разработкой вопросов обороны. Было время, когда вообще (цитирую доклад) «боялись говорить, что можно обороняться». Между тем, учитывая опыт войны на Западе, нам, наряду с подготовкой к активным наступательным действиям, необходимо было иметь представление и готовить войска к современной обороне; оборона эта должна быть глубоко эшелонированной, противотанковой и противовоздушной.

Надо было разрабатывать новые уставы, отвечающие современным требованиям.

Далее. Присутствуя на учениях и анализируя их ход, сделал вывод, что они проходили в условиях, недостаточно приближенных к боевым. Отношение к бойцам в ряде случаев было тепличным, как будто мы выращивали не защитников Родины, готовых пролить за нее кровь, а оранжерейные растения.

Критическая оценка подготовки армии кое-кому пришлась не по душе. В перерывах между заседаниями некоторые сердились, но в выступлениях оправдываться не стали. Насторожился Народный комиссар обороны. Критика затрагивала и его. Правда, С. К. Тимошенко стал Наркомом обороны недавно, и во многом вина ложилась на его и моего предшественников по Наркомату обороны и Генеральному штабу. Но я считал и себя ответственным за наличие недостатков.

Однако при подведении итогов совещания Нарком обороны по справедливости оценил их высоко. Совещание действительно принесло большую пользу. В условиях уже шедшей второй мировой войны оно сыграло особо положительную роль. Практически высший комсостав получил на этом совещании установки по всем направлениям боевой подготовки.

Современный читатель может задать вопрос: чем объяснить, что в деятельности командного состава Красной Армии было много недостатков?

Во-первых, к концу 1940 года наши командные кадры в большинстве своем были очень молодыми. Некоторые командиры в течение предыдущих двух-трех лет прошли несколько служебных инстанций и командовали округами, соединениями, руководили штабами по нескольку месяцев. Они заменили военачальников, выбывших из строя в 1937—1938 годах. Вновь назначенные командующие, командиры и начальники штабов в своем абсолютном большинстве обладали высокими качествами; многие из них приобрели опыт в боевых действиях в Испании, на Халхин-Голе и в финской кампании. Однако они только осваивали свои новые обязанности, что, естественно, порою приводило к упущениям.

Во-вторых, дело подготовки войск, крупных военачальников и штабов усложнялось в тот период бурным развитием новой техники, главным образом авиации и танков, и в результате боевых действий как у нас, так и на Западе быстрым совершенствованием теории их боевого применения. Поэтому приходилось решать многие вопросы заново. Быстро устаревали ранее изданные уставы и инструкции.

Все это и заставило руководство Наркомата обороны провести столь расширенное совещание, с тем чтобы в ходе его и последовавшей затем оперативно-стратегической игры повысить подготовку высшего руководящего состава армии, вынести основные теоретические вопросы, заранее разработанные на основе боевого опыта у нас и на Западе, а также на основе проведенных маневров и учений, на обсуждение участников совещания, а в последующем издать новые уставы и инструкции по вождению войск.

Необходимо было перестроить работу в округах, армиях и соединениях, готовить войска быстро и энергично к надвигающейся войне. Боевую подготовку вести по принципу «учить тому, что нужно на войне» и «делать все так, как на войне». Были также приняты меры по укреплению единоначалия, воинской дисциплины и порядка в войсках.

В начале января 1941 года большинство участников совещания разъехалось по местам. Группа руководящих работников осталась на оперативно-стратегическую игру на картах. Присутствовали секретари ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков и А. А. Жданов. Руководил игрой лично Нарком обороны. Оперативная игра прошла чрезвычайно интересно и оказалась очень поучительной.

По окончании игры планировался ее разбор, причем для подготовки к нему отводились сутки. Но вдруг небольшую группу участников игры вызвали в Кремль. Заседание состоялось в кабинете И. В. Сталина. Мне было предложено охарактеризовать ход декабрьского сбора высшего комсостава и январской оперативно-стратегической игры. На все отвели 15—20 минут. Когда я дошел до игры, то успел остановиться только на действиях противника, после чего разбор фактически закончился, так как Сталин меня перебил и начал задавать вопросы.

Суть их сводилась к оценке разведывательных сведений о германской армии, полученных за последние месяцы в связи с анализом ее операций в Западной и Северной Европе. Однако мои соображения, основанные на данных о своих войсках и сведениях разведки, не произвели впечатления. Тут истекло отпущенное мне время, и разбор был прерван. Слово пытался взять Н. Ф. Ватутин. Но Николаю Федоровичу его не дали. И. В. Сталин обратился к Народному комиссару обороны. С. К. Тимошенко меня не поддержал.

Более никто из присутствовавших военачальников слова не просил. И. В. Сталин прошелся по кабинету, остановился, помолчал и сказал:

— Товарищ Тимошенко просил назначить начальником Генерального штаба товарища Жукова. Давайте согласимся!

Возражений, естественно, не последовало. Доволен был и я. Пять месяцев назад И. В. Сталин при назначении моем на тот же пост обещал заменить меня, когда найдет подходящую кандидатуру. И вот он сдержал обещание. Я возвратился на должность заместителя Наркома обороны и опять погрузился в вопросы боевой подготовки войск. Георгия Константиновича Жукова я считал одним из наиболее подготовленных наших военачальников для работы начальником Генерального штаба.

Возвращаясь на прежнюю должность, я был поставлен в известность, что оперативная записка, в свое время поданная мною как начальником Генштаба И. В. Сталину, рассмотрена им и утверждена. В связи с ней заслуживает внимания разработанный Генштабом в то же время план развертывания механизированных корпусов. Наметки этого плана детально обсуждались с участием танкистов. Слухи об этих обсуждениях распространялись нередко в искаженном свете. В некоторых современных изданиях встречаются порой замечания, что будто бы те танкисты, которые сражались в Испании, не критически переносили боевой опыт в СССР. В частности, они якобы отрицали самостоятельную роль танковых войск и уверяли, что танки могут лишь сопровождать пехоту. Особенно часто упоминается в этой связи имя Д. Г. Павлова.

Мне хочется защитить здесь его имя. Нападки эти напрасны, а их авторы ставят вопрос с ног на голову. В действительности дело обстояло как раз наоборот. Павлов справедливо доказывал, что те легкие танки, которые были у нас, вроде Т-26, не способны решать крупные задачи; между тем роль танковых войск растет с каждым месяцем; значит, нам необходимо улучшать имеющуюся технику, создавать новые танки, более мощные и более подвижные. Фактически этот тезис и был претворен в жизнь, ибо за него ратовала сама же жизнь. Танки Т-34 и другие, прославившие себя в годы Великой Отечественной войны, являлись не чем иным, как мечтой Д. Г. Павлова, воплощенной в металл. Отсюда видно, сколь неправильно переносить его критические замечания, сделанные по устаревшей технике, на принципы использования танковых войск.

И. В. Сталин вызвал меня к себе через три дня после назначения Жукова начальником Генштаба. В кабинете находился Молотов. Сталин поздоровался и сердито сказал:

— Что же это, братец мой, стали вы снова заместителем наркома и перестали докладывать мне текущие дела?

— Сам по себе, товарищ Сталин, я и раньше не ходил сюда. Вы меня вызвали — я явился.

— А почему не приносите на просмотр план создания механизированных корпусов?

— Проект этого плана с вашими поправками, товарищ Сталин, был перепечатан. Жуков сказал, что он сам доложит его вам.

— С Жуковым мы уже беседовали. Он хочет механизированных корпусов вдвое больше, чем там намечено.

— Вы мою точку зрения знаете, товарищ Сталин. Я от нее не отступился. Сейчас у нас новых танков мало. К лету этого года планируемые корпуса не будут готовы. Раньше следовало начинать их создание. По представленному нами проекту корпуса вступят в строй весной 1942 года. Мысль Жукова об удвоении превосходна, недостает только материальных возможностей. При наличии материальной базы его предложение будет реализовано к 1943 году.

В ходе дальнейшей беседы И. В. Сталин заметил, что пребывать вне войны до 1943 года мы, конечно, не сумеем. Нас втянут поневоле. Но не исключено, что до 1942 года мы останемся вне войны. Поэтому порядок ввода в строй механизированных корпусов будет еще обсуждаться. Необходимо сейчас уделить главное внимание обучению войск. Политбюро считает, говорил И. В. Сталин, что Наркомат обороны усилили, возвратив туда меня, и ждет активной деятельности.

Так закончился этот разговор с И. В. Сталиным. На следующий день я целиком переключился на боевую и учебную подготовку армии. С этого момента и вплоть до войны я виделся с И. В. Сталиным очень редко.

Считая наиважнейшим средством обучения войск практические учения, приближенные к боевым условиям, я наметил план действий в этом направлении и ряд поездок по военным округам. Нарком утвердил их без особых изменений.

Весной 1941 года я был на учениях в Ленинградском военном округе, которым командовал генерал-полковник М. М. Попов. Поездку в ЛВО я считаю успешной. Командный состав поставленные задачи решал правильно. Войска готовились хорошо. Затем отправился в Киевский Особый военный округ. В конце мая начальник оперативного отдела штаба округа полковник И. Х. Баграмян доложил мне обстановку. Дело приближалось к войне. Немецкие войска сосредоточивались у нашей границы. Баграмян назвал весьма тревожную цифру, постоянно возраставшую. Прежде чем доложить в Москву, я решил еще раз все перепроверить. Поехал во Львов, побывал в армиях округа. Командармы в один голос говорили то же самое. Тогда я лично провел длительное наблюдение с передовых приграничных постов и убедился, что германские офицеры вели себя чрезвычайно активно.

На правом фланге Киевского Особого военного округа строился в то время укрепленный район. Сооружения уже возвели, но еще не было оборудования. Имелись и части, предназначенные для укрепленного района. Взяв на себя инициативу, я сообщил командарму-5 генерал-майору танковых войск М. И. Потапову, что пришлю своего помощника с приказом провести опытное учение по занятию укрепленного района частями армии, с тем чтобы после учения 5-я армия осталась в укрепленном районе. В других местах оборонительные работы были еще не завершены. Ответственным за строительство укрепрайонов был Б. М. Шапошников, и я решил дополнительно поговорить с ним в Москве.

Затем я объехал пограничные части. Все они были начеку, и почти везде я слышал о том, что на той стороне неблагополучно. С границы возвратился во Львов. Здесь были допущены ошибки. Почти вся зенитная и противотанковая артиллерия переформировывалась одновременно, поэтому противотанковая артиллерийская бригада утратила свою боевую готовность. Чтобы командный состав армии убедился в этом, я провел с ним военную игру. Как я и ожидал, в ходе игры обнаружилось, что танки «противника» могут действовать почти беспрепятственно. На разборе я подчеркнул серьезность допущенного промаха. Командарм в оправдание ссылался на указания из округа. Округом командовал генерал-полковник М. П. Кирпонос, мой сослуживец по финской кампании и боевой командир. Он тоже находился во Львове. Кирпонос объяснил, что переформирование абсолютно необходимо, но, конечно, осуществлять его нужно поэтапно, обещал исправить ошибку и тут же поехал в штаб округа, в Киев.

Однако ошибка не была исправлена. В начале июня в округе формировалось несколько противотанковых артбригад на тягачах. А через две недели грянула война. 6-я армия сражалась героически, но не могла противостоять танкам немецкой группы армий «Юг». За первые две с половиной недели войны части армии откатились от границы на 300—400 километров, в среднем на 18—20 километров в сутки. В этом виновно не только руководство округом. Оно делало почти все, что могло, испытывая недостаток и в боевой технике, и в средствах транспорта, и в людях.

Это было уже в начале войны. А тогда, накануне, из Киева я отправился в Одессу, где встретился с начальником штаба округа генерал-майором М. В. Захаровым. Выслушав его подробный доклад, из которого явствовало, что и здесь, на границе, наблюдается тревожная картина, я вместе с ним поехал к румынскому кордону. Смотрим мы на ту сторону, а оттуда на нас смотрит группа военных. Оказалось, что это были немецкие офицеры.

М. В. Захаров проводил большую работу по подготовке войск к боевым действиям. Он часто устраивал тревоги. При мне поднял по тревоге окружную авиацию, а затем самолетам, взлетевшим с обычных аэродромов, приказал сесть на полевые, как и предусматривалось по плану в случае войны. Получилось хорошо, если не считать того, что шесть самолетов не смогли потом взлететь с вязкого грунта, размокшего после дождя.

Тогда же по моему указанию было проведено учение механизированного корпуса. Корпус был введен в порядке тренировки в приграничный район, да там и оставлен. Потом я сказал Захарову, что в округе имеется корпус генерал-майора Р. Я. Малиновского, который во время учения тоже надо вывести в приграничный район. С Малиновским я служил в Белорусском округе, мы вместе сражались в Испании, и я знал, что этому боевому командиру никаких пояснений не нужно. Захаров отметил, что это — корпус только на словах: у Малиновского имеется фактически одна дивизия. Он показал мне, где сосредоточит соединение Малиновского, и я с радостью увидел, что дальновидный начальник уже приготовил корпусной командный пункт. Все, что потом еще рассказывал Захаров о своих действиях, мне очень понравилось. Он тоже был моим сослуживцем по Белорусскому военному округу. Мы участвовали в различных учениях и боевых тревогах, вместе набирались опыта. Я знал, что Захаров стоит на правильном пути, и уезжал из Одессы с более спокойным сердцем.

В Москве вместе с С. К. Тимошенко я побывал у И. В. Сталина и рассказал обо всем увиденном. Оба они отнеслись к докладу очень внимательно. В частности, мне было приказано дополнительно проверить состояние авиации, а если удастся — провести боевую тревогу. Я немедленно вылетел в Западный Особый военный округ.

Шло последнее предвоенное воскресенье. Выслушав утром доклады подчиненных, я объявил во второй половине дня тревогу авиации. Прошел какой-нибудь час, учение было в разгаре, как вдруг на аэродром, где мы находились, приземлился немецкий самолет. Все происходившее на аэродроме стало полем наблюдения для его экипажа.

Не веря своим глазам, я обратился с вопросом к командующему округом Д. Г. Павлову. Тот ответил, что по распоряжению начальника Гражданской авиации СССР на этом аэродроме велено принимать немецкие пассажирские самолеты. Это меня возмутило. Я приказал подготовить телеграмму на имя И. В. Сталина о неправильных действиях гражданского начальства и крепко поругал Павлова за то, что он о подобных распоряжениях не информировал Наркома обороны. Затем я обратился к начальнику авиации округа Герою Советского Союза И. И. Копцу:

— Что же это у вас творится? Если начнется война и авиация округа не сумеет выйти из-под удара противника, что тогда будете делать?

Копец совершенно спокойно ответил:

— Тогда буду стреляться!

Я хорошо помню нашу взволнованную беседу с ним. Разговор шел о долге перед Родиной. В конце концов он признал, что сказал глупость. Но скоро выяснилось, что беседа не оказала должного воздействия. И дело тут не в беседе. Приходится констатировать наши промахи и в том, что мы слабо знали наши кадры. Копец был замечательным летчиком, но оказался неспособным руководить окружной авиацией на должном уровне. Как только началась война, фашисты действительно в первый же день разгромили на этом аэродроме почти всю авиацию, а Копец покончил с собой.

Познакомившись с положением на западной границе и выслушав Павлова, я убедился, что и здесь Германия сосредоточивает свои силы.

Вылетел в Прибалтийский Особый военный округ. Приземлился на аэродроме одного истребительного полка, а сопровождавшего меня командира послал на аэродром бомбардировщиков, приказав объявить там боевую тревогу.

Командир полка истребителей сразу же доложил мне, что над зоной летает немецкий самолет, но он не знает, что с ним делать, так как сбивать запрещено. Я распорядился посадить его и немедленно запросил Москву. Через четверть часа поступил ответ: самолета не сбивать. О посадке умолчали. А мы его уже посадили. Что случилось потом с самолетом и его экипажем, не знаю, так как вскоре грянула война.

Тревога прошла удачно. И истребители и бомбардировщики быстро поднялись в воздух и проделали все, что от них требовалось. Но хорошее настроение тут же было испорчено. Заместитель командующего округом генерал-майор Е. П. Сафронов доложил мне о сосредоточении немецких войск на границе. Я вылетел в Москву. Ни слова не утаивая, доложил о своих впечатлениях и наблюдениях на границе Наркому обороны. С. К. Тимошенко при мне позвонил И. В. Сталину и сразу же выехал к нему, чтобы доложить лично. Было приказано по-прежнему на границе порядков не изменять, чтобы не спровоцировать немцев на выступление.

М. П. Кирпонос, отнесясь к делу очень серьезно, отдал распоряжение о занятии полевых позиций в пограничных укрепрайонах Киевского Особого военного округа и начал подтягивать войска второго эшелона. В Москву поступило сообщение об этом. Передвижение соединений из второго эшелона было разрешено, но по указанию Генштаба войскам КОВО пришлось оставить предполье и отойти назад. До рассмотрения сходной инициативы Одесского военного округа дело не дошло. В результате на практике войска этого округа были в канун войны, можно считать, в боевой готовности, чего нельзя сказать о войсках Киевского и Западного Особых военных округов.

ЦК ВКП(б) и СНК СССР не оставили без внимания тревожные сообщения с мест. Наркомату обороны дано было указание в Киевском Особом военном округе развернуть фронтовое управление Юго-Западного фронта. Для развертывания такого же управления Южного фронта отбыла опергруппа во главе с генералом армии И. В. Тюленевым. Начальником штаба к нему назначили работавшего в штабе КОВО очень способного генерала А. И. Антонова, быстро выдвинувшегося в период войны и в конце ее ставшего начальником Генштаба. К западным границам перебрасывались пять армий: 16, 19, 20, 21 и 22-я. Из командующих этих армий наиболее отличился потом командарм-19 И. С. Конев. Принимались и другие неотложные меры. Например, в том же КОВО срочно формировалось пять мехкорпусов. Общая направленность работы была такой: не делать непосредственно в приграничной зоне ничего, что могло бы спровоцировать фашистов или как-то ускорить их выступление против нас; осуществлять мероприятия, необходимые для укрепления обороноспособности страны, но не поддающиеся учету со стороны немецкой разведки. В этом духе Наркомат обороны инструктировался свыше. Естественно, что такую же линию, соответствовавшую государственной политике в целом, проводил и сам наркомат.

У читателя может возникнуть вопрос, было ли наше руководство убеждено, что летом 1941 года удастся избежать войны и, значит, выиграть время хотя бы до следующей весны? Мне об этом тогда ничего не говорили. Однако из своих наблюдений я вынес личное впечатление, что наше руководство колебалось. С одной стороны, оно получало тревожную информацию. С другой стороны, видело, что СССР к отпору агрессии еще не вполне готов. Если за последние два года численность наших Вооруженных Сил возросла в два с половиной раза, то боевой техники было недостаточно. К тому же она частично устарела. Все мы стремились повлиять на ход событий, переломить его в нашу пользу и оттянуть конфликт. Но положение сложилось такое, что добиться этого не удалось.

Следует сказать и о другом. Поскольку в самом начале войны Англия и США стали нашими союзниками по антигитлеровской коалиции, большинство лиц, критически рассуждающих ныне о тогдашних решениях нашего руководства, машинально оценивает их лишь в плане советско-германской войны и тем самым допускает ошибку. Ситуация же весной 1941 года была чрезвычайно сложной. В то время не существовало уверенности, что не возникнет антисоветской коалиции капиталистических держав в составе, скажем, Германии, Японии, Англии и США. Гитлер отказался в 1940 году от высадки армии в Англии. Почему? Сил не хватило? Решил разделаться с ней попозже? Или, может, велись тайные переговоры о едином антисоветском фронте? Было бы преступным легкомыслием не взвешивать всех возможных вариантов. Ведь от правильного выбора политики зависело благополучие СССР. Где возникнут фронты? Где сосредоточивать силы? Только у западной границы? Или возможна война и на южной границе? А каково будет положение на Дальнем Востоке? Это многообразие путей возможных действий при отсутствии твердой гарантии, что в данном случае удастся сразу нащупать самый правильный путь, дополнительно осложняло обстановку.

Мы поступали исходя из указаний ЦК ВКП(б) и СНК СССР. Генеральный штаб весной 1941 года уточнил и дополнил план обороны государственной границы на год. План определял проведение мобилизации и развертывания Вооруженных Сил в случае войны. Предусматривалось иметь 170 дивизий и свыше половины наличных танков, самолетов и орудий для обороны западной границы. В мае и июне в округах и войсковых штабах проводились большие мобилизационные мероприятия. Так, в начале июня свыше 750 тысяч человек приписного состава были вызваны в воинские части, а около 40 тысяч направлены в укрепрайоны. Со второй половины мая некоторые дивизии и корпуса приграничных военных округов перегруппировались ближе к границе. В этот же период началось выдвижение войск из внутренних округов в пограничные. Принимались, далее, меры по ускорению строительства укрепленных районов, было дано указание о строительстве фронтовых командных пунктов.

Наркомату обороны к исходу 21 июня стала ясной неизбежность нападения фашистской Германии на СССР на следующие сутки. Нужно было побыстрее оповестить войска и вывести их из-под удара, перебазировать авиацию на запасные аэродромы, занять войсками первого эшелона рубежи, выгодные для отражения нападения агрессора, начать вывод в соответствующие районы вторых эшелонов и резервов, а также вывести в намеченные районы окружные и войсковые штабы, наладив управление войсками. Следовало предпринять еще ряд неотложных мер по повышению боевой готовности войск. К сожалению, в оставшиеся до начала войны 5—6 часов Наркомат обороны и Генеральный штаб не сумели решить этой задачи. Только в 00.30 минут 22 июня из Москвы была передана в округа директива о приведении войск в боевую готовность. Пока директива писалась в Москве и отправлялась в войска, прошло много времени, и началась война. Лишь Нарком Военно-Морского Флота, его штаб и командование Одесского военного округа поступили более оперативно, отдав краткое распоряжение флотам и войскам по телефону и телеграфу. Поэтому Военно-Морской Флот, а также войска Одесского военного округа, как я упоминал выше, были приведены в боевую готовность и в первый день войны не понесли серьезных потерь. Запоздалое оповещение округов и войск поставило приграничные округа в невыгодные, тяжелые условия и в конечном счете явилось одной из причин наших неудач в начале Великой Отечественной войны.


Предыдущая страницаСодержаниеСледующая страница




Rambler's Top100 rax.ru